Все вокруг было как и вчера. За окном была мгла, тучи казалось,
сегодня стали еще ниже, и клубились у самой крыши моего четырехэтажного
дома.
Раздался звонок в дверь. Это пришел мой старый сосед, медвежонок
Дутринг. Войдя, он сел на стул рядом со мной, и вместе со мной уставился
в окно, из которого, если и падала какая-то частица света в мою
комнату, она была настолько мала, что этого никто не замечал. Наоборот,
казалось что свет из моего камина освещает все находящееся за окном.
Но к такому пейзажу я привык. Уже лет сорок смотря на эту грязь
под окном, и грязь в небесах, учишься делать свой дом оплотом чистоты.
Правда это не очень хорошо получается в тесной двухкомнатной квартирке
старого кирпичного дома, который построили невесть когда. Однако
все лежало у меня на своем месте, никогда ничего не терялось, и
вещи лежали, насколько это здесь можно, в порядке.
Дутринг, славный мишка, который не раз выручал меня, принес с собой
откуда-то добытую полулитровую бутылку со спиртом, который мы, разбавив
немного водой, пили маленькими порциями, закусывая размоченными
сухарями с солью. Увы, ничего другого у нас не нашлось, да и вряд
ли могло найтись у кого-нибудь еще.
Кого-нибудь еще… Кого-нибудь… Живя так, в сердце острой иглой иногда
впивается мысль, что, возможно, твой сосед и ты – самые последние
живущие на земле. Смотришь на эти развалины некогда великого города
вокруг, не видишь ни одной живой души, и такая тоска хватает!..
Если раньше еще виделся какой-то смысл в своем бытии, когда я был
молод, и более-менее здоров, и еще мог как-то передвигаться в окружающей
грязи и дожде, искать чего-то, надеяться найти еще одну живую душу
где-нибудь, то сейчас это означает для нас с медвежонком верную
смерть. Без нормального питания тела наши ослабли, кости стали тонкими,
кожа сухой, глаза впали, мышцы иссохлись без активности, руки дрожат,
а зубы гниют.
Так мы и живем запертыми в этом четырехэтажном доме с медвежонком,
остальные жильцы давно умерли от такой жизни еще дано. Последний
– Зульд, человек, скончался около года назад. Припасы сухарей у
нас подходят к концу, зато соли еще много. Похоже, больше еды в
нашей жизни не предвидится, как не предвидится и жизни, после того
как еда закончится. Иногда даже жалеешь, что умерли твои соседи,
а не ты, а тебе придется умирать этой голодной смертью через два-три
месяца, как подсчитали мы с медвежонком по количеству оставшихся
сухарей.
Но никакого страха не осталось ни во мне, ни в Дутринге. Существуя
в такой безысходности тебе уже нечего бояться. Мысли о самоубийстве
иногда закрадываются в мою душу, но я не покончу с собой. Я задумывался
в самые тяжелые минуты (ибо в другое время гонишь от себя такие
мысли), когда черное, как эти тучи отчаянье топит тебя с головой,
что же все-таки заставляет нас жить и не покончить с собой.
Сегодня я понял, что, все-таки, это надежда.